Семен Яковлевич Надсон

Родился в Петербурге 14 декабря 1862 года. Мать его происходила из русской дворянской семьи Мамонтовых; отец, еврейского происхождения, был чиновником; человек даровитый и очень музыкальный, он умер, когда Надсону было 2 года. Оставшаяся без всяких средств с двумя детьми вдова его сначала жила гувернанткой в Киеве, потом вышла вторично замуж. Этот брак был крайне несчастлив. В памяти поэта осталось неизгладимое впечатление от тяжелых семейных сцен, закончившихся самоубийством отчима, после чего мать Надсона, вместе с детьми, поселилась в Петербурге у брата, но вскоре умерла. Оставшись на попечении дяди, с которым мало ладил, Надсон в 1872 году отдан пансионером во 2-ю военную гимназию (теперь 2 кадетский корпус), где и окончил курс. Поступив в Павловское военное училище, он простудился на ученье. Врачи констатировали начало чахотки, и его на казенный счет отправили в Тифлис, где он провел год.

Несколько месяцев он был секретарем редакции "Недели", но вскоре болезнь груди приняла такой оборот, что друзья поэта, при помощи Литературного фонда, отправили его сначала в Висбаден, потом в Ниццу. Ни теплый климат, ни две мучительные операции туберкулезной фистулы ноги, которые ему сделали в Берне, не привели ни к чему, и летом 1885 года друзья решили отвезти его назад в Россию. Медленно угасая, он прожил еще около полутора лет, сначала в Подольской губернии, затем под Киевом и, наконец, в Ялте, где умер 19 января 1887 года.

За это время популярность его все росла, вышедшее в 1885 году собрание стихотворений быстро разошлось, потребовалось второе и третье, Академия Наук присудила ему Пушкинскую премию, иллюстрированные издания помещали его портрет, он получал множество сочувственных писем. Когда он в Киеве устроил вечер в пользу литературного фонда, его встретили бурной овацией, а после чтения вынесли на руках. Живя под Киевом и ища заработка, чтобы не нуждаться в помощи друзей и Литературного фонда, Надсон стал писать литературные фельетоны в киевской газете "Заря". Это вовлекло его в полемику с критиком "Нового Времени", В.П. Бурениным, который в прозрачных намеках взвел на Надсона обвинение в том, что болезнь его притворная и служит предлогом для вымаливания пособий. Умирающий поэт, глубоко пораженный этим обвинением, собирался ехать в Петербург и устроить суд чести, но не был допущен к тому друзьями. Через некоторое время нападки возобновились с новой силой; последний направленный против Надсона фельетон "Нового Времени" пришел в Ялту уже после его смерти. Тело поэта было перевезено в Петербург и похоронено на Волковом кладбище. Через несколько лет, на собранные по подписке деньги, над могилой Надсона поставлен памятник.

Надсон начал писать очень рано; уже в 1878 году одно его стихотворение было напечатано в "Свете" Н.П. Вагнера; затем он помещал стихи в "Слове", "Устоях", "Мысли". В 1882 году с ним познакомился А.Н. Плещеев, чрезвычайно тепло отнесшийся к дебютанту и открывший ему дорогу в "Отечественные Записки". Помещенные здесь стихотворения Надсона обратили на него всеобщее внимание. Интерес к поэзии Надсона не ослабел до сих пор. Право собственности на сочинения Надсона, по его завещанию, принадлежит Литературному фонду, которому он, таким образом, сторицею заплатил за поддержку. Образованный путем продажи стихотворений Надсона "надсоновский капитал" фонда составляет в настоящее время около 200 тысяч рублей. В течение 28 лет со времени его смерти стихотворения его выдержали 28 изданий (по 6000 экземпляров, а последние годы по 12000 экземпляров). Этот небывалый успех многие приписывали сначала сочувствию к несчастной судьбе безвременно погибшего поэта и как бы протесту против клеветы, отравившей ему последние дни жизни.

Прошло, однако, много лет, невзгоды забыты, а успех стихотворений Надсона остается прежний. Нужно, значит, искать его объяснения в самых стихах Надсона. В Надсоне отразилось то переходное настроение, которым характеризуется и деятельность лучшего представителя литературного поколения конца 1870-х и начала 80-х годов - Гаршина. Надсон - олицетворение Рябинина в известном рассказе Гаршина: "Художники". Подобно Рябинину, он восклицает:

Было время, когда "поэзия несла с собою неведомые чувства, гармонию небес и преданность мечте, и был закон ее - искусство для искусства и был завет ее - служенье красоте". Но "с первых же шагов с чела ее сорвали и растоптали в прах роскошные цветы - и темным облаком сомнений и печали покрылись девственно прекрасные черты".

Отказавшись от поэзии наслаждения и безмятежного созерцания, Надсон, подобно гаршинскому Рябинину, не нашел своего назначения и в борьбе со злом. Он сам очень хорошо это сознает: "и посреди бойцов я не боец суровый, а только стонущий, усталый инвалид, смотрящий с завистью на их венец терновый". Далеко не соответствует, поэтому общему характеру поэтической деятельности Надсона представление о нем, как о поэте "гражданском" по преимуществу. "Гражданское" настроение Надсона, как и все вообще его настроения, было глубоко искреннее, но оно - только часть его творческих порывов и является как бы исполнением того, что он считал нравственной обязанностью каждого любящего родину человека и гражданина. По чисто литературным качествам своего таланта, он тяготел к лирическим порывам, чуждым тенденции. Это видно и из многих мест его критических заметок, и из преобладающего тона стихотворений, которые он оставлял в своем портфеле и которые напечатаны только после его смерти.

Особенно хороши в художественном отношении именно те стихотворения, в которых он больше поэт, чем гражданин: "На кладбище", "В глуши", прелестный "Отрывок из письма к М.В. Ватсон", грациозная пьеска "Закралась в угол мой тайком", "Сбылося все", "Снова лунная ночь", "Я пригляделся к ней", "Нет, муза, не зови", "Весной", "Умерла моя муза" (последнее стихотворение - одна из трогательнейших пьес русской поэзии, могущая стать рядом со стихотворением Никитина: "Вырыта заступом яма глубокая").

Уже в одном из ранних своих стихотворений "Поэт" Надсона одновременно поклоняется двум идеалам поэзии - гражданскому и чисто художественному. В позднейших стихотворениях, рядом с призывом к борьбе, в его душе идет "мучительный спор" с сомнением в необходимости борьбы ("Чуть останусь один"); рядом с верою в конечное торжество добра ("Друг мой, брат мой", "Весенняя сказка") слагается горький вывод, "что в борьбе и смуте мирозданья цель одна - покой небытия" ("Грядущее"), царит "мгла безнадежности в измученной груди" ("Завеса сброшена") и крепнет сознание ничтожества усилий "пред льющейся века страдальческого кровью, пред вечным злом людским и вечною враждой" ("Я не щадил себя").

Иногда в душе поэта возникает коллизия со стремлением к личному счастью. В одном из популярнейших своих стихотворений Надсон говорит о том, что он "вчера еще рад был отречься от счастья" - но "сегодня весна, вся в цветах, и в его заглянула окно", и "безумно, мучительно хочется счастья, женской ласки, и слез, и любви без конца". В отсутствии у Надсона прямолинейности нет, однако, ничего общего с неустойчивостью; его колебания, как и у Гаршина, объединены общим гуманным настроением, не надуманным, а глубоким. Идеал Надсона - Христос: "мой Бог - Бог страждущих, Бог, обагренный кровью, Бог - человек и брат с небесною душой, и пред страданием и чистою любовью склоняюсь я с моей горячею мольбой". Определение своей поэзии сам Надсон дал в стихотворении "Грезы": "я плачу с плачущим, со страждущим страдаю и утомленному я руку подаю". В этих словах заключается и определение места, занимаемого Надсоном в истории русской поэзии.

Родная дочь музы Некрасова, муза Надсона имеет свои индивидуальные черты. Она более склонна к жалобам, чем к протесту, но зато и менее сурова. Не принадлежа к сильным и ярким художникам, Надсон обладает тем не менее большими поэтическими достоинствами. У него очень музыкальный, иногда образный стих, задушевный тон, а главное - он владеет большою сжатостью. Любимым изречением его было правило: "чтобы словам было тесно, мыслям просторно". Ему удалось создать несколько очень метких поэтических формул, врезывающихся в память.

Стихи: "как мало прожито, как много пережито", "пусть арфа сломана - аккорд еще рыдает", "облетели цветы, догорели огни" - стали крылатыми и вошли в обиход речи. Сильной стороной Надсона является также полное отсутствие искусственной приподнятости и риторичности. Критические опыты Надсона, собранные в книжке "Литературные очерки" (Санкт-Петербург, 1888), не представляют ничего выдающегося. В 1912 году издан Литературным фондом сборник: "Проза, дневники, письма" Надсона (с биографическими указаниями, Н.К. Пиксанова). - Ср. биографию Надсона, при стихотворениях (составлена М.В. Ватсон ); Арсеньев "Критические этюды"; Н.К. Михайловский "Сочинения". т. VI; Ор. Миллер, в "Русской Старине" (1888); "Сборник статей, посвященных памяти Надсона" (Санкт-Петербург, 1887); Н.А. Котляревский "Поэзия гнева и скорби" (М., 1890); А. Царевский "Надсон и его поэзия мысли и печали" (Казань, 1890); П. Гриневич (П.Ф.Якубович) "Очерки русской поэзии" (Санкт-Петербург, 1904); М. Протопопов "Критические статьи" (М., 1902); М. Меньшиков "Критические очерки" (Санкт-Петербург, 1899). С. Венгеров.

М. Меньшиков.
Жизнь в Кронштадте - нечего греха таить - тяготила молодого поэта, рвавшегося совсем в иные сферы. Полковая служба - вообще довольно монотонна, но Семен Яковлевич очень быстро и здесь составил себе общество и сделался его любимцем. Мы его помним на маленькой квартирке в две комнаты в Козельском переулке. Он жил с товарищем по полку, довольно бедно и разбросанно, жизнью богемы, причем вечно у него кто-нибудь сидел, шли шумные разговоры, споры, звон гитары и звуки скрипки. Семен Яковлевич одарен был замечательными музыкальными способностями. Самоучкой он отлично играл на нескольких инструментах, а на скрипке почти читал ноты. «Я еще не знаю: поэт ли я по природе. Мне кажется, я, скорее, музыкант: я это чувствую». Действительно, на скрипке и рояли ему удавались иногда задушевные, горячие импровизации. В юные годы, когда еще только шло брожение духовной энергии - понятна неуверенность в себе. Надсон часто отказывал себе в даре поэзии, утверждая, что он был бы счастливее в беллетристике; то ему казалось, что по натуре своей он - критик, и он искал для себя критической работы. Несомненно, он мог бы быть выдающимся в любой из литературных областей, но призвание его все-таки была поэзия. Начитанность Семена Яковлевича в литературе и в особенности поэтической была просто невероятною. Не было, кажется, даже самого маленького поэта, которого бы он не перечитал, а раз прочитанное у него прочно укладывалось в голове. Память его в этом отношении была удивительна. Этажерки Семена Яковлевича ломились под грудою всяких поэтических сборников, и мечтою Надсона было собрать полную коллекцию русских стихотворцев.

Любимою пищею для остроумия Семена Яковлевича было цитировать наиболее курьезные места из своих бесталанных собратьев вроде гг. Сальниковых, Мыльниковых и т.п. Начиная со смешного, очень часто Надсон увлекался декламацией и переходил к действительно поэтическим образчикам: изумительное богатство памяти его раскрывалось во всю ширь. Отрывок шел за отрывком: цельных произведений Семен Яковлевич не знал, а запоминал лишь то, что ему особенно нравилось. В сфере поэзии - кроме творчества - у Надсона был тонкий критический вкус: заниматься критическим перемываньем косточек поэтов покойный тоже очень любил. К корифеям поэзии Семен Яковлевич относился сдержанно: Лермонтова, сколько помню, он любил больше, нежели Пушкина; Гете же, например, он совсем «не понимал», по его выражению. Тургенев, Толстой и Гоголь были любимыми прозаиками Надсона. Читал он недурно,- прозу лучше, нежели стихи, но и стихи читал несравненно лучше своих собратьев по музе.

Источник: Семен Надсон. Аккорд еще рыдает. Домашняя библиотека поэзии. Москва: Эксмо-пресс, 1998.

Два слова о безвременно умершем, талантливом поэте С.Я. Надсоне. С Семеном Яковлевичем я познакомился вскоре по прибытии его в расположенный в Кронштадте Каспийский полк, куда он был назначен по выпуску из военного училища. В полку и в кронштадтском обществе поэт пользовался общей симпатией.

Командир полка, известный ученый геодезист А.А. Тилло, относился к нему с чисто родственной заботливостью, хорошо понимая, что с военной службой поэт имел очень мало общего. Семен Яковлевич принимал участие в литературных вечерах в офицерском собрании полка и в морском клубе. Читал стихотворения, преимущественно свои, публика принимала его очень тепло, что ему, видимо, нравилось. В Кронштадте им были написаны стихотворения: «Грезы», «3атих блестящий бал», «Сбылося все», «Над могилой Тургенева» и другие. Помню, Надсон был глубоко взволнован кончиною Тургенева, он принес в редакцию стихотворение, начинавшееся словами: «Тревожные слухи давно долетали...». Стихотворение это впервые появилось в «Кронштадтском Вестнике».